Тридцать дней до расстрела. Бегство.
- Подробности
- Опубликовано 05 Июнь 2014
Прекрасный день, чтобы просто жить. На улице серость, от неприкаянного метания облаков в холодном загоне неба бьет мелкий озноб. Вот-вот сорвется дождь. Или снег. Я хочу снега, но от дождя тоже не откажусь. Не откажусь теперь ни от единой крохи божественного пирога.
Вышла на улицу, сама не зная зачем. Обошла вокруг дома. Добрела до остановки, на которой столько раз садилась в автобус. От ветра гнутся деревца, я тоже гнусь, плотнее запахивая пальто. Холодно. Деться некуда. Некуда идти и возвращаться тоже не хочется. Холодно, пустынно. Местный бродячий пес, живущий на остановке, свернувшись тугим клубком, отчаянно спит на крышке люка от теплотрассы. Тощие бока ходуном ходят на пронизывающем ветру. Мне бы погладить его, заговорить. Но глажу лишь взглядом. Никто не знает, как отвыкшее от ласки животное воспримет порыв отвыкшего от ласки человека.
Думая о псе, забираюсь в теплое нутро автобуса. Иногда так приятно просто сидеть в тепле, глядя в окно на проносящиеся мимо дома, столбы, капюшоны, минуты-километры.
Я не боюсь одиночества. С детства к нему привыкла. У меня есть лекарство. Я научилась вести в своей голове нескончаемые разговоры. Всегда есть, что себе сказать. Правда, ты не всегда хочешь это услышать. Внутренний диалог – это щит от безмолвия Вечности. От громоподобного молчания наших душ.
Правда, однажды это случилось. По пути на работу. Я перестала говорить с собой. В то время я много времени тратила на дорогу. Добираться было утомительно, и я отвлекала себя долгими разговорами, разглядывая темный сверкающий панцирь реки далеко внизу…
В тот день, проезжая по мосту самоубийц, прозванного так из-за его популярности среди суицидников, я подумала – а что если это моя последняя минута? Что если в теле водителя сейчас оторвется тромб, закупорит сосуд в мозге, мгновенная смерть, автобус теряет управление, сшибает перила и тяжелым стальным саркофагом уходит в темные воды, погребая нас заживо в гигантской утробе древней реки. Почувствую ли я удар, потеряю сознание сразу или буду медленно тонуть, пытаясь выбраться из наполняющегося водой салона под истеричные вопли пассажиров? О чем бы я подумала, зная, что смерть неизбежна прямо здесь и сейчас?
Эта мысль заворожила меня, привела в тупик. Если бы я знала, что умру через 60…50…40…30 секунд, какие слова сказала бы себе в эти последние мгновения?
И тут, пожалуй, впервые на моей памяти я погрузилась в абсолютную внутреннюю тишину. Нечего было сказать и в то же время все во мне приобрело непостижимую завершенность. Ни единой мысли, все предельно ясно!
Наступившее внутри меня безмолвие черной дырой поглотило даже биение сердца. И тут я внезапно осознала, ощутила, не разумом, нет, каким-то другим рецептором восприятия, как весь мир движется дальше, а я остановилась, замерла, выпала из непрерывного потока жизни. В тот момент я почувствовала себя мертвой, непричастной, словно пуповина, соединяющая меня с миром, на мгновенье разорвалась, и я поплыла прочь, оторванная и покорная, тихо покачиваясь на волнах забвения. Мир двигался дальше, а я остановилась.
Когда мы умрем, произойдет то же самое. Жизнь продолжит свой ход. Вне нас. Мы же, чуть постояв на пороге, продолжим свой ход вне ее...
В такие унылые, бесприютные дни, когда кажется, что в мире не осталось ни капли близости, особенно сильно накатывает жалость к себе. Тогда я смотрю на птиц, на деревья, дышу глубоко и медленно, запрокидывая голову в небо, пью дымящийся шоколадный чили, грея озябшие пальцы о стенки бумажного стакана, и понемногу отпускает.
На самом деле у тебя ничего нет, - повторяю я себе снова и снова. Птица, замерзшая на ветке и камнем падающая вниз, никогда не щадит себя. У тебя ничего нет, кроме этого момента, - шепчу, выдыхая пар на окно автобуса, увозящего меня из светлой серости утра в беспросветную серость уходящего дня. Но есть я и мир - разве этого мало?
Я люблю время, когда в сумерках загораются фонари. Тогда весь мир превращается в огромную гостиную, уютную и знакомую. Этот теплый, загадочный свет напоминает о доме. О далеком доме из детства, в который я никогда больше не вернусь. Но боли нет, нет и тоски. Все хорошо. Когда уходит жалость к себе, уже не бывает больно.
Она, конечно, вернется. Она коварна и всегда голодна, поэтому никогда не исчезает надолго. Вот и сейчас она затаилась, как дикий зверь, подкарауливает на задворках сознания, ждет удачного момента, когда можно будет наброситься с новой силой, сокрушить, растоптать, заставить плакать кровавыми слезами.
Я уже принесла ей щедрую дань. О, как талантливо умела я жалеть себя, упиваясь своей слабостью, оплакивая свои раны - шрамы - память о них. Реки кровавых слез уже пролились из моих глаз. Пока я не приняла себя, как данность. Пока не приняла свою жизнь, как дареного коня. Пока не прочувствовала спинным мозгом, что этот мир ничего мне не должен. И я важна в нем не больше восьмой слева птицы, машущей крыльями в такт слаженному организму стаи. Или вон того отважного листа, что решился оторваться от материнской ветки и упасть прямо в руки стылому ветру.
Возможно, уже очень скоро затаившийся враг снова меня сокрушит, начнет рвать на куски. Я рассмеюсь прямо в его кровожадную пасть. Буду смеяться, сколько хватит сил. Нет смысла жалеть того, кто без пяти минут мертв. Нет смысла жалеть того, кто здесь и сейчас жив настолько, что без доли секунды вечен. Страшнее всего – не упасть, а не найти в себе сил подняться.
Ты слишком много думаешь. Так сказал мне он. Музыкант и пророк. Высокий худой человек в черном пальто. Он играет на барабанах. Барабаны – это сердце музыки. Он сказал это с теплотой и легкой тенью сожаления. Ему не было жаль меня. Ему было жаль нас.
Я долго искала свое место в этом мире, пробовала разные роли, примеряла миссии… и ничего не нашла. А потом поняла, что фокус не в этом.
Дереву нужно место, чтобы вырасти, капле дождя, чтобы упасть и напоить землю. Мне место не нужно. Мне нужна я. Поиски места в жизни оказались поисками себя самой. Я бежала от своих демонов, пытаясь найти утешение в призвании, в доме, в других людях. Я ломала голову над хитросплетениями судьбы, стремясь разгадать несуществующую загадку - куда ведут меня, почему нигде мне нет места, почему моя душа не способна обрести радость и умиротворение.
Все оказалось предельно просто – мне нужно было отыскать то, что и так всегда было моим. Великая разгадка крылась не в тайниках внешнего мира. Она все это время ждала внутри меня…
Самый большой и яркий фонарь зажегся в небе. Луна…
